"Выше - обложка нового альбома Linkin Park, "The Hunting Party", который выйдет 17 июня. Это первый раз, когда её показывают на публику. Linkin Park выбрали нас, для того, чтобы мы поделились ей со всем миром, потому что мы лучше тебя.

В новом сингле Linkin Park “Guilty All the Same”, примерно там, где замедляются КиркХэмметоподобные гитары и барабаны Роба Бордона с басом Дэйва Фаррелла подкрепляют бридж, в котором Раким зачитывает сошедшие с рэп-Олимпа 24 строчки чистой ярости, есть момент, когда вам ничего не остаётся кроме как сказать: "Едрёна вошь, да эта песня просто ох*ительна!"

Так вот, есть один секрет для вас, гладкобородых хипстеров с уймой файликов с SoundCloud'а и Ableton'ами, полными дрон-метала от пяти переученных умников из Риджвуда, и этот секрет состоит в том, что Linkin Park законно самая влиятельная группа в мире - у них сногсшибательные 62 миллиона фанатов на Фэйсбуке - и они делали дерзкий стадионный рок всю лучшую часть десятилетия. С новым альбомом, The Hunting Party, который выйдет 17 июня, Linkin Park попрощались с электроникой последних двух альбомов и посвятили себя рок-н-роллу. Вкратце, ребята нащупали свои яйца (как интересно - прим. переводчика), и они собираются вместе с этими яйцами пройтись катком по вашим ушам. одни части альбома звучат как винтажный трэш из Bay Area, в то время как другие напоминают Helmet, и при этом у них на альбоме есть чувак из этой группы, который поёт на песне "All for Nothing". Альбом звучит масштабно, так, как только гигантоподобная рок-группа может звучать, потому что у них есть мужицкая сила, ресурсы и возможности для того, чтобы сделать звук масштабным. Это звук группы, которой есть что доказывать и которая даст вам по яйцам, если вы откажетесь её слушать (всё, нельзя теперь не слушать :( - прим. переводчика).

Когда я встретил Майка Шиноду в офисах его рекорд-лейбла, однако, он, казалось, вот только не хотел дать мне по яйцам. 37-летний, одетый во флотскую Кембри и гипердорогие мокасины, он больше походил не на архитектора одной из популярнейших рок-групп последних 15 лет, а скорее на крутого папку. Ну, частично оно так и есть, потому что фактически он папка и есть, и, будучи рок-звездой, он вообще крут. Более того, он полон мыслей о том, какое место занимает его группа в культуре - Linkin Park являются чем-то повсеместным, что проходит выше нас, и никогда не умрёт. С этим стазисом приходит свобода, и с этой стороны Linkin Park позаботились о том, чтобы, х*яря всё, что им заблагорассудится, оставаться популярными. Начиная с потрясшей мир Meteora 2003 года, они уже выпустили свой альбом-наследие, - спродюсированный Риком Рубином Minutes to Midnight - свою тайную классику, - монолит A Thousand Suns, с космической электроникой и апокалиптичными темами, присущими скорее Radiohead, чем тем же (hed) p.e. - и в 2012 году они выпустили Living Things, который позаботился о том, чтобы звучать как вся музыка одновременно, в то же время положив на это болт.

В течение часа с небольшим, мы общались с Майком о современном состоянии популярной рок-музыки, что это такое - иметь рэп-куплет от Ракима, и как смириться с тем, что однажды ты проснёшься и поймёшь, что ты - рок-звезда, а некоторые из твоих фанатов - мудилы, которых тебе придётся полюбить.

Noisey: У песен уже есть названия?
Mike Shinoda: Вся эта хрень с названиями, если честно, не по нашу душу, в особоенности с названиями песен и альбомов. С этим, правда, было попроще; мы немного спорили об этом. Вообще мы никогда не называем альбомы до того, как они не окончены.

N: Да, сложно выходить в мир с таким абстрактным набором из трёх слов, как название альбома.
MS: У альбома есть концепты, но они частенько имеют разные значения. Самым лёгким названием было A Thousand Suns, это была цитата Оппенгеймера. Он сказал это после того, как взорвали бомбу, и это что-то вроде того, чем и о чём был альбом.

N: Расскажи о Ракиме.
MS: Не было никаких проволочек. Когда он писал, он сказал, что это займёт некоторое время; это заняло около полутора недель. В какой-то момент он говорит: “Я написал 16 строк, но хочу ещё. Можем мы сделать 24?” и он поехал — он, к слову, не летает - с восточного побережья в Лос-Анджелес, по пути задвинул пару шоу, отменил их и просто пришёл и записался с нами. В тот уикенд, что он пришёл, он всё ещё писал, и даже правил это на бумаге. Не на телефоне, не на ноутбуке, он сидел за обеденным столом в студии и работал.

N: Ты как думаешь, чему-нибудь научился от него?
MS: Каждый раз, когда кто-то с нами в студии, я стараюсь увидеть чему я могу научиться. Чему я научился от него, так это тому, что нужно принимать разницу между написанием в свободной форме - типа того как делают Jay Z и Кэнье, фристайля в микрофон - и прямо противоположным подходом Ракима. Он очень много времени проводит, шлифуя куплеты. Его рэп - это как гитарный запил, который вы слушаете и даже не можете ноты назвать, потому что она шизанутая. Когда вы читаете слова, вы можете проследить и увидеть как строится ритмический рисунок. Он постоянно устанавливается, разбивается по частям и переустанавливается. Это было как пробуждение - эта форма написания совершенно вечная. Даже если она немного сложновата и чуть чрезмерна для людей в современной поп-музыке, когда вы слышите её, отлично сделанную, она производит впечатление. Есть люди, которые делают сложную херь, а это тебя не трогает вообще, потому что она сложная, чтобы быть сложной. А Ракимовская читка служит для эмоциональной связи.

N: У тебя ещё хранится бумага с его строчками?
MS: Он заьрал с собой. Мы её даже не фотографировали. Он взял её, положил в куртку, и ушёл. Мне показалось, что это часть его работы. Возможно, у него есть папка с текстами, или он приезжает домой и сжигает их.

N: Каково, на свой взгляд, современное состояние рок-музыки?
MS: Ох, её так много; очень много того, что звучит как Haim, CHVRCHES или Vampire Weekend, что мне осточертело. Я не этого хочу. Я включаю Лос-Анджелескую рок-станцию, а она звучит, как будто им канал Дисней денег дал. Вот это мне не понятно. Чувак из Foster the People буквально говоря писал джинглы. При всём уважении, но это всё просто не для меня. Я отступил и сказал, “Что же это такое, что я хочу услышать и чего никто не делает, и что же за вещь нам дали уникальную возможность сделать?” Мы выкинули старые демки, яч поговорил с ребятами и просто попросил их найти общий язык с 15-летними внутри себя. Нет, не сделать песни для сегодняшних 15—летних, уже дофига тех, кто будет писать музыку, потому что она популярна среди подростков, и это не то, что мы делаем. Я сказал нашему гитаристу Брэду, “Если бы тот пацан, которым ты был в 15 лет, услышал что ты пишешь, гордился бы он тобой? Или он сказал бы: ‘Ты девочка какая-то.’?” А он слушал, бл*дь, Metallica, и ещё чего потяжелее. Я сказал: “Напиши такую песню, которая заставила бы этого пацана взять в руки гитару." Ну к этому мы и пришли. Мы хотели впечатлить подростков внутри себя. В этом возрасте я слушал Public Enemy, N.W.A. и Ракима. А когда начал увлекаться роком, пошли Metallica и Alice in Chains. Ню-метал и альтернатива произошли от этой музыки, а эти ребята никогда не делали радио песни.

Спроси ты меня пять лет назад, я бы тебе ответил, что обожаю инди-рок. Кучи артистов исходили из парадигмы, “это моя сцена, это моё говно, и поэтому я это делаю”. Но сейчас это поп. Это не инди, это мэйджоры.

N: Инди стало больше эстетической формой.
MS: Да это тупо. Это долбо*бизм. Это вот в точности то же самое, что происходило с альтернативой. Альтернатива, простите, чему? Стала попсой. Альтернативой альтернативе был ню-метал. Что, опять же, тупо. Всё это ... не знаю, чувак. Всё просто к тому идёт, что люди что видят, то и поют. Или как заводные обезьянки, что обесценивает всё. Всё стало странным.

N: Ну, для меня, Linkin Park всегда были примером того, что мейнстримная группа может сделать, чтобы раздвинуть рамки.
MS: Круто, спасибо, чувак. Я надеюсь, ты это говоришь не потому что думаешь, что я это хочу услышать.

N: Честно говоря, я думал ты взбесишься за слово "мейнстрим". Люди странные.
MS: Мы примирились не только с тем, что можем поехавть куда угодно, сыграть там и народ придёт, но и с тем как это выглядит со стороны. Я бы бился с этим раньше, когда мы только начинали, типа “Ненене, ну нах*й, я не хочу быть попсовиком". Но я думаю, что есть разница между популярностью и доступностью и попсой или как вам будет угодно это обозвать. Это больше намерение, говорите ли вы об эстетике, или о том, как вы построите сетлист, или как ваше видео будет выглядеть, или ещё что-то. Наше немерение в том, чтобы сделать то, что интересно нам и доставить фанатам трудностей. Два альбома назад мы выпустили A Thousand Suns, мы знали, что это будет полностью полярный альбом. Прежде чем мы позволили кому-либо услышать его, мы были такие: “Да *б твою, мы точно уверены, что мы хотим заняться отчуждением стольких людей?” Потому что некоторые люди могли сказать, “Так, всё, достало, нах*й эту группу, они больше не делают музыку для меня, потому что я хочу тяжёлых гитар, а их тут как раз таки и нет. Они поют о болезнях мира, и на альбоме всё пищит и электронно перджит, да идут они нах*й”.

Я от рэппера Nas в это время слышал одну цитату. Он сказал, что время от времени он любит сделать что-то, что почистит его фанатов от попсовиков. Чтобы вот так взять и избавиться. Если вы просто его слушатель, он вам даст понять, недвусмысленно, что конкретно сюда вас никто не звал. Обожаю это, классный подход.

N: Отличный способ поработать с поулярностью.
MS: И современной музыкой.

N: Сколько людей уже слышало ваш альбом?
MS: Целиком? Немного. Прямо сейчас наш менеджер летает туда-сюда со сборником из пяти песен, проигрывая его журналистам и лейблу, потому что они должны знать что выходит. Пластинка выйдет этим летом, и мы хотим, чтобы все знали с чем они будут работать. Что, кстати говоря, будет вроде испытания. для рок-радио это будет очень сложно.

N: Думаю, что это самая лучшая стратегия.
MS: Мы работаем по принципу “Мы живём и дышим этим. Если вы проваливаетесь, вы едете домой и занимаетесь раблтой, мы - нет.” Мы также стараемся поделиться с фанатами нашей точкой зрения. На этом альбоме первый же сингл агрессивен, он шестиминутный, а радио не будет проигрывать ничего свыше трёх с половиной минут. Поп-радио вообще ничего больше трёх минут не проиграет, а также с агрессивными гитарами, тем более со скримом. Тонны правил. И до тех пор, пока вы не Рианна, или Никки Минаж, или Леди Гага, они не поставят ничего холодненького - успешными хочется быть во всём. Они просто хотят быть в команде победителей. А я так не могу. Это бизнес, делайте что хотите, только мне это всё чуждо. Я не занимаюсь математикой, когда пишу музыку. Я думаю что я могу сделать, чтобы стаь лучше в написании, продюсировании, чём угодно.

N: Как ты выстуаешь против поп-фабрик?
MS: Чувак, это сумасшествие. Для нас в прошлом работала следующая схема: всегда быть при своём до конца, тратьить на это как можно больше времени и создавать это своими руками. На этом альбоме мы сидели шесть месяцев в студии, а ещё шесть где-то - вне студии, разрабатывая демки и выбрасывая их. Так с нами в студии была поп-группа, которую я называть не буду - три дня пробыли. В первый - на полчаса, во второй - пятнадцать минут, в третий вообще не пришли. Песня сделана.

N: Как это было, когда вы впервые выстрелили?
MS: Ох, это был момент. Когда ты слышишь свою песню по радио в родном городке. Для Честера это была Аризона. Мы ехали в арендованном RV в наш первый тур. Я вёл, и мы остановились дома у его родителей, слушая радио. DJ проговорил что-то про парня из его родного города, его песня только вышла, бла-бла-бла, а мы уже ОХРЕНЕЛИ. Честер заорал и побежал в дом. “Папа! Включи радио!” Мы скакали по машине как еб*наты и праздновали. Через пару дней мы были в Лос-Анджелесе и та же фигня случилась на моей станции. Этот парень, Страйкер, работал год или два, и он проиграл её в блоке новой музыки посредине дня. Я потом узнал, что он именно её выбрал. Я был в ванной у себя дома, двухспальная квартирка которую я делил с двумя пацанами, пивными пятнами и говном повсюду.

N: Кто-то спал на диване?
MS: Два чувака в одной комнате и я в другой. Я больше платил, но и комната была отдельная. 8000 баксов за квартиру. Широко мы не жили. Один был момент, который я упомяну, около шести или 12 месяцев спустя, я помню одно из наших шоу. Мы были хэдами для 1200 человек, и я помню как посмотрел на толпу и понял "Ох, твою мать, некотоые парни, которые слушают нашу музыку сейчас, те ещё ушлёпки". Я не собираюсь топтать в грязи наших фанатов, я люблю их, Но я видел в толпе людей, с которыми никогда не смог бы зависать. Не знал почему, но знал. Мы стали чуть популярнее, чем среди людей вроде меня. Момент был таков: что будешь делать? Пройдёшь мимо? Как с ними разговаривать? Мы старались быть очень отвественными в этом плане, всегда давая знать тем, кто остался с дремучих времён, что мы из помним и ценим их вклад. Но и простым фанатам мы хотим дать знать, что не плохо быть просто фанатом."